|
||||||||||||||||
| 10 ЯНВАРЯ 1942г. РАЙОН СЛОБОДКИ
|
||||||||||||||||
| Немногие одесситы помнят уже эту печальную дату.
10 января 1942 года. В этот день со всех сторон оккупированного фашистами города медленно шли в сторону Слободки сотни людей. Стоял сильный мороз. Закутанных до глаз детей тащили на саночках, немощных стариков вели под руки, больных несли на носилках. В этот день, согласно приказу оккупационных властей, евреи Одессы должны были прибыть в гетто. Оно было организовано на Слободке, за железнодорожным мостом, в огромном здании бывшего общежития Водного института. Сейчас там экипаж Морской академии. На улицах горели костры. Возле них грелись румынские солдаты. Они не обращали внимания на идущих мимо людей. Румыны знали: остаться в городе, спрятаться никто из этих обреченных не мог. Выданный соседями или найденный жандармами, он будет расстрелян на месте. Знали это и евреи, прочитав накануне расклеенный по городу приказ, и потому понуро брели к месту своего заточения, оставляя на снегу обессилевших или просто мертвых. Брели, отражаясь в заледеневших окнах домов, мимо наглухо запертых ворот, на которых белели кресты. Крест означал, что здесь живут только православные. Дом очищен от евреев. Когда мы уходили на Слободку, пьяный сын дворника убил даже нашего кота, крикнув нам вслед: "Чтоб никаким жидовским духом тут не пахло!" Таким был тот день... Я уже писал об одесском гетто в очерке "Возвращение с Голгофы", опубликованном газетой "Слово" в апреле 1997 года ко дню освобождения города от фашистских оккупантов. Писали о нем и другие бывшие его узники. И еще будут писать. Тема эта неисчерпаема, как неисчерпаемо горе приговоренного фашистами к уничтожению еврейского народа. Но нами еще мало сказано о тех, кто, не подчинившись страшным приказам оккупантов, рискуя жизнью, спасали несчастных людей. Их было мало. Но они были. Помню, как в гетто в сопровождении румынского жандарма привезли на подводе двух девочек-близнецов. Риву и Соню. Их прятала у себя уборщица школы, где девочки учились до войны. Звали эту женщину Мария Ивановна. Отец девочек был на фронте. Мать 23 октября попала в облаву и была повешена как заложница. В тот день в городе было повешено много людей. Так оккупанты отомстили за взорванный партизанами на улице Энгельса штаб, в котором погибло много румынских офицеров и генералов. Девочек выдала соседка, заглянувшая случайно к Марии Ивановне и увидевшая евреек. Ворвавшиеся по доносу соседки к Марии Ивановне жандармы избили ее и увезли. А девочек отправили в гетто. Все это рассказали сами близнецы. Дальнейшая судьба несчастной Марии Ивановны мне не известна. А девочки заболели вскоре сыпным тифом и умерли... У меня есть друг, Сергей Богдасарьян. До войны мы жили в Красном переулке. Я в пятом номере, он - в десятом. В 1937-м отца Сергея арестовали. Был он всего-навсего сапожником. Но - "иностранно- подданным". Еще до революции семья Богдасарьян, спасаясь от армянских погромов, бежала из Турции в Россию и, обретя новую родину, мирно жила в небольшом одесском дворе, уважаемая соседями за трудолюбие, отзывчивость, доброту. И вот - арест. Мать Сергея, тетя Перуза, в отчаянии металась от одного милицейского начальника к другому, простаивала в длинных очередях у ворот тюрьмы, пытаясь хоть как-то облегчить участь мужа. Но безуспешно. "Иностранно-подданный" приравнивался к врагам народа. У нее не всегда даже брали передачи... Несмотря на горькую детскую судьбу, Сергей рос смелым, независимым пареньком, наводя страх на маменькиных сынков нашего переулка. Его побаивались даже дворники. Вот пример. В те времена дворники должны были каждое утро являться в милицейские участки на инструктаж. Наш участок находился на углу Красного переулка и улицы Розы Люксембург. Ныне - И.Бунина. Дворники шли по переулку в белых фартуках с начищенными номерными бляхами. На плече каждый нес метлу. Без метлы являться в участок было нельзя. И опаздывать было нельзя. Но вот однажды дворник из десятого номера опоздал. Обшарив весь двор, он не мог найти свою метлу. Пошел в сарай за другой, но в сарае было пусто. Как выяснилось позже, это сработал Сергей. А спрятал метелки он потому, что накануне дворник выгнал нас из подвала, где мы играли в "казаков-разбойников". Да еще повесил на двери подвала замок. В милиции дворник получил нагоняй. Получил свое от тети Перузы и Сергей. Но дворники знали: с Богдасарьяном лучше не связываться! Я часто бывал у Сергея и до сих пор помню висевшую у них картину: горы, у подножий их голые камни и среди них ослепительно красивая черноволосая женщина. - Это Армения, - с гордостью говорил Сергей. В первые же дни оккупации тетя Перуза забрала меня к себе. Когда во двор входили румыны, она вталкивала меня в кладовку и говорила: "Сиди тихо". Я был у тети Перузы до того дня, когда евреям было приказано явиться в тюрьму. Это было за несколько месяцев до гетто. Когда мать пришла попрощаться со мной, я схватил ее за руку, заревел и ревел до тех пор, пока она не согласилась взять меня с собой. Так я покинул гостеприимный дом тети Перузы. И нужно было видеть радость этой женщины, когда в апреле 1944 года, вскоре после освобождения Одессы, мы, чудом оставшись в живых, вернулись в родной город из Доманевского концлагеря! Наш дом в Красном переулке номер пять заняла милиция. И тетя Перуза взяла нас, грязных и оборванных, к себе. Мы жили у нее почти два месяца, пока не обзавелись своей квартирой. С Сергеем я дружу по сей день. Его матери 86 лет. Здоровья и низкий поклон Вам, дорогая тетя Перуза! После опубликования газетой "Слово" моего очерка мне стали звонить люди, чьи родственники погибли в гетто или были расстреляны в селах Одесской области - Мостовой, Богдановке, Доманевке, куда зимой 1942 года пригоняли со Слободки евреев. Со времени тех ужасных событий прошло много лет, но меня спрашивали: "Может быть, вы помните Фаню Вельтман с дочкой Идочкой? На Идочке была цигейковая шубка". Или: "Вы должны помнить врача Ароновича. У него была большая рыжая борода". Имена, приметы, слезы... Позвонил приятель. У него гостит родственница из Израиля. Он дал прочитать ей мой очерк, и она хочет со мной поговорить. Привожу наш разговор. - "Меня зовут Анна Григорьевна Вассерман. Я одесситка, но уже 10 лет живу в Израиле. До сих пор я помню свою бабушку, Рахиль Альтман. Она была парализована. Но ум у нее был светлый. Во дворе говорили: "Хочешь получить хороший совет - иди к Альтман". Она была матерью моего отца. Его взяли на фронт в первые дни войны. А мама работала на заводе и вместе с заводом должна была эвакуироваться. Отказаться она не имела права. Парализованную бабушку взять с собой мы тоже не могли и оставили на попечение соседей. Она и сама сказала: "Езжайте. Я вам буду только обузой". Когда мы вернулись из эвакуации в Одессу, узнали, что бабушку увезли на Слободку, в гетто. Может, вы встречали ее там?" Да, я помнил старую Альтман... На Слободку ее привезли в конце января. Мест в комнатах не было, и ее положили в коридоре, прямо на голом полу. Моя мать знала ее - в двадцатых годах давала уроки музыки ее сыну, отцу Анны Григорьевны. Увидев на полу коридора бедную парализованную женщину, моя мать упросила соседей по комнате потесниться, и старой Альтман нашлось место. Но от еды она отказалась. "Софочка, не старайтесь, - сказала она матери, - не предлагайте мне кушать. Я решила умереть и умру". Говорила она шепотом. Но рассказанное ею в тот вечер я помню до сих пор. После отъезда невестки и внучки в эвакуацию за Рахилью Альтман присматривала соседка, Надежда Нефедова. Квартира была коммунальной, их комнаты были рядом. Когда в город вошли оккупанты, Нефедова порвала паспорт Альтман с клеймом "еврейка" и выбросила на помойку. "Придут к нам румыны, - сказала она, - не пугайтесь. На еврейку вы не очень похожи. И я найду что им сказать". Первое время так и было. Если в квартиру входили с обыском, Нефедова крестилась и, показывая на седую парализованную старуху, говорила: "Моя тетка. Скоро помрет". Соседи во дворе тоже молчали. Так Альтман жила. Но вдруг объявился муж Нефедовой, дезертировавший из Красной Армии. При отступлении наших войск он спрятался в каком-то селе. И вот - добрался до Одессы. На следующий день после его появления старая Рахиль слышала, как он кричал в коридоре: "Тебе что, жизнь надоела? Тебя же повесят из-за этой жидовки!" И тогда Альтман позвала мужа Нефедовой и попросила отвезти ее на Слободку. Умерла она на наших глазах. Последние ее слова были: "Мой сын за меня отомстит". После долгого молчания Анна Григорьевна сказала: - Папа писал с фронта: "Если выяснится что-то с моей мамой, напишите". Вот и выяснилось... А он погиб в Чехословакии. В последние дни войны. И еще звонок. "Я прочитал газету "Слово". Вы пишите, что помните дядю Васю, который привозил в гетто пирожки и вывез оттуда в своей огромной кастрюле нескольких детей. Так вот. Я заканчивал политехнический институт вместе с одним из этих спасенных. Это Семен Краснопольский. Сейчас он в Америке. Семен всегда вспоминал добрым словом своего спасителя, который умер вскоре после войны. А звонил вам Виктор Смирнов". ...10 января 1997 года у входа в экипаж Одесской морской академии, куда в годы войны фашисты сгоняли на муки и смерть евреев Одессы, Ассоциацией бывших узников фашистских концлагерей и гетто была установлена мемориальная доска. Выступая на митинге, посвященном этому событию, я сказал: - "Мы никогда не забудем пережитое. И пусть эта мемориальная доска напоминает каждому человеку, независимо от его национальности, что несет людям фашизм. Напоминает сегодня, завтра, всегда!" Сегодня и всегда... __________________________________________________________ Аркадий ХАСИН |
