|
||||||||||||||||
| ОДЕССА, ОКТЯБРЬ 1941 ГОД. ПАМЯТЬ... | ||||||||||||||||
| Осенью 1941 года евреи, населявшие юг Украины и Молдавии, начали сошествие в ад. Румынское и немецкое командование, опиравшееся на местных полицаев, приступило к планомерному уничтожению наших земляков.
Известно, сколько евреев погибло на земле Транснистрии - искусственного геополитического образования, созданного оккупантами между Днестром и Бугом. Более 300 тысяч. По сравнению с этим мартирологом список уцелевших, выживших благодаря Божьему помыслу, пославшему мученикам своих ангелов - Праведников - украинцев, русских, молдаван, рисковавших для спасения обреченных собственной жизнью, невелик. Чуть более трех тысяч. Их фамилии приведены в книге "Транснистрия: сошествие в ад"*, которая недавно вышла в Одессе. Имя автора - Леонида Петровича Сушона - в этом списке. Когда началась война, ему было лет восемь. Мальчик Леня из дома номер 8 по Театральному переулку разделил со своими родителями горестную судьбу: тюрьма, гетто, концлагерь. Сушоны чудом остались в живых. Леонид Петрович считает, что он выжил для того, чтобы выполнить миссию - написать Книгу. Мы предлагаем сегодня страницы из нее, которые рассказывают о событиях октября 1941 года. *** ОДЕССА, ОКТЯБРЬ 1941 ГОДА. *** О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО В Одессе в 20-х числах октября 1941 года, дана наиболее авторитетная и полная картина в очерке известного одесского ученого историка С. Я. Борового, на чем хочется остановиться особо. Профессор Боровой работал до войны в Одесском университете, а в период оккупации не находился в нашем городе, но потом собрал многочисленные данные о трагедии еврейского населения и обобщил их в отдельном труде. Несмотря на некоторые упущения и неточности, вполне оправданные характером предварительных сведений, этот труд является как бы своеобразным памятником Одесской Катастрофы. Исследуя первые действия оккупантов в захваченной Одессе, профессор-историк упоминает о проводившейся ими "регистрации" населения: указывает на состав подвергавшихся такой коварной акции не только евреев, а и других категорий задержанных (вроде военнопленных, оставшихся раненых и др.) и разоблачает коварство оккупантов при этом в случаях, когда некоторые задержанные отпускались "по домам". Перейдя же непосредственно к событиям, связанным со взрывом в парке Шевченко, который привел к массовому террору, С. Я. Боровой пишет: "22 октября 1941 года в 6 часов 35 минут пополудни в здании, где разместилась румынская комендатура, произошел взрыв большой силы, в результате чего погибли 60 человек, в том числе комендант г. Одессы генерал Глугояну и два немецких офицера. Этот взрыв послужил для оккупантов предлогом для развязывания безудержного массового террора против населения. Оглушить население страхом - с этого, по догматам фашистской политической мудрости, следовало начинать установление своего политического господства". Дальше описываются последствия этого взрыва - настолько сильного, что, как вспоминает В. М. Гридин, "под ногами дрогнула земля" даже в противоположном конце города - на Красной слободке, когда он вместе со своим отцом как раз был занят земляными работами, засыпая дворовую противовоздушную щель. "Уже через три часа после взрыва, в 8 часов 40 минут того же дня, новый румынский комендант города генерал Тресторяну в своем первом официальном донесении извещал: "Я принял меры к тому, чтобы на площадях Одессы повесить евреев и коммунистов". Как же выполнялось это зверское распоряжение? "Румынские солдаты и офицеры, рассыпавшись по городу, стали хватать на улицах, а то и в квартирах первых попавшихся мужчин и тут же расстреливали их или вешали. Утром 23 октября улицы Одессы представляли собой чудовищную картину: на столбах и деревьях висели сотни людей. Особенно страшный вид открывался на так называемом Александровском проспекте: во всю длину аллей висели трупы. Виселицы были расставлены также и на многих площадях - у вокзала, на "Привозе", на Новом базаре и др. местах. Всего было тогда расстреляно и повешено около 5 тысяч человек". Автор этого исследования отмечает, что "палачи торопились", а потому "не успевали устанавливать ни имена, ни профессии, а иногда и национальность своих жертв". Но, по его замечанию, "и в тот день злодеи свою ярость обратили в первую очередь против евреев..." "К полудню, - далее пишет он, - публичные казни прекратились. План палачей был "перевыполнен". Как признал генерал Тресторяну на процессе румынских военных преступников, Антонеску не только знал об одесских казнях - он сам приказал за каждого погибшего офицера ответить убийством 200, за каждого солдата - 100 человек". Что было дальше? Оказывается, казнями дело не ограничилось. "Утром 23 октября в Одессу прибыл генерал Мачич, командир 2-го корпуса, и злодейское уничтожение беззащитных людей приобрело еще более страшные размеры. В истребление людей был только внесен определенный "принцип". Во второй половине дня 23 октября начали тысячами сгонять в тюрьму евреев". Далее профессор Боровой рассказывает о судьбе одного из "счастливчиков", переживших злополучную ночь под этот день: его увели в конюшню бывшего Театра революции, где пришлось ночевать в соломе. "2 октября нас водили по городу, - говорил этот свидетель, - а затем вечером отправили в тюрьму". Но в это же утро "ушло из тюрьмы несколько тысяч мужчин, и никто не вернулся". Под предлогом "отправки на работу" их отвели в артиллерийские склады, а там... известно, что с ними было! "В этот же роковой день - 23 октября, - продолжает историк, - был издан приказ, в котором под угрозой расстрела на месте предлагалось всем евреям в течение 24 октября явиться в село Дальник". Из-за такого приказа - явно зловещего, не обещавшего ничего хорошего - "смятение и ужас, ни с чем не сравнимая паника царили на улицах города". И Боровой детально описывает то, что мы узнавали из обрывочных воспоминаний очевидцев и самих пострадавших: "Уже после того, как много тысяч евреев "успели" выйти за пределы городской черты и попасть в Дальник, неожиданно было объявлено, что евреи "прощены" и что им разрешается возвратиться домой. Впрочем, многих оттуда же отвели по всяким комендатурам и полицейским участкам, откуда отпускали, предварительно ограбив, продержав кого день, кого неделю, кого - две. И не приходится напоминать, что большинство отпущенных застало свои квартиры занятыми, а имущество - разграбленным". Профессор С. Я. Боровой с присущей ему научной обстоятельностью и сдержанностью исследователя, за которыми чувствуется боль за судьбу своих земляков, рассказал о судьбе тех, кто добрался до Дальника. "Некоторая часть их была направлена дальше - в ставшую вскоре трагически знаменитой Богдановку. Таким образом, они первыми проложили путь в этот лагерь уничтожения!" Что же вышло тогда с остальными? Вот его дальнейшее сообщение: "Из пригнанных в Дальник евреев была отделена сначала группа в 40-50 человек. Они были тесно связаны друг с другом веревками, брошены в противотанковый ров лицом вниз и расстреляны. Но убийцам этот способ уничтожения людей показался очень медленным и хлопотливым. Тогда стали сгонять в находившиеся там четыре барака, каждый из которых был длиной в 25-30 метров, а шириной в 10-15 метров. В первых трех были помещены мужчины, в четвертом - женщины и дети. Проделали в стенах бараков дыры, вставили дула пулеметов и стали расстреливать. Но и это не удовлетворило злодеев. Они решили заживо сжечь несчастных, чтобы скорее и вернее провести "операцию". Все отверстия в стенах были замурованы, а внутрь был налит бензин. Затем бараки подожгли. К небу поднялось огромное пламя. На крышах можно было видеть живые факелы - объятых пламенем людей. Жандармы стреляли в тех, кто делал отчаянные попытки спастись. Несчастные поднимались к окнам и умоляли солдат выстрелами прекратить их мучения. Присутствовавшие при этом офицеры бросали в окна гранаты. Таким образом, к ночи были уничтожены все находившиеся в двух бараках. На следующее утро то же самое было сделано с находившимися в остальных двух бараках..." Тут же ученый приводит мало известную деталь расправы над евреями: оказывается, палачи прибегли к своеобразной символике, взорвав барак, в котором находились мужчины, расстрелянные из пулемета, ровно в 5 часов 35 минут - то есть в то самое время, когда была взорвана румынская комендатура в Одессе, только с разницей в трое суток. "Всего в бараках в Дальнике погибло не менее 5 тысяч человек", - бесстрастно и трагически констатирует С. Я. Боровой, завершая свой рассказ о событиях, связанных с взрывом комендатуры в парке Шевченко. Это свидетельство известного ученого, видного одесского историка и мыслителя представляется мне особенно впечатляющим, если сопоставить его с выдержанным в таком же высокоинтеллектуальном духе высказыванием другого деятеля в ту же пору Одесской Катастрофы. "Мир и жизнь формируют свою мощь из силы интеллекта, устремлений ума и души, путем обращения к Богу и создания идеалов борьбы за честь и уважение к человеческой жизни, которая должна быть основана на достоинстве и таланте, разуме и культуре. Мы находимся на этом пути и призваны повести за собою всех тех, кто вместе с нами готов служить этим высоким идеалам..." Увы, такие вроде бы правильные и даже красивые слова принадлежат тому, кто именно тогда стоял во главе Транснистрии - провинции, в которой совершалось все вышеописанное в Одессе, под Дальником и по дороге в Богдановку. Да, это заявление сделал профессор Г. Алексяну в том же номере "Одесской газеты", в котором был опубликован приказ военного командования за подписью подполковника Никулеску от 7 ноября 1941 года. Приказ, напоминаю, о явке "всех мужчин еврейского происхождения" - о самостоятельной явке! - в городскую тюрьму - ту самую, где творились описанные выше ужасы, и о том, что "неподчинившийся этому приказу... будет расстрелян на месте". Ну так что может характеризовать более откровенно всю сущность правления румынских оккупантов, чем такое неслыханное и невиданное лицемерие? Палачи, рассуждающие о высоких материях и тут же посылающие на мученическую смерть десятки тысяч людей... Смерть - исключительно по расовым соображениям, только из-за того, что эти люди были еврейского происхождения! Вот такой была Катастрофа в Одессе осенью 41-го года. __________________________________________________________________ *** НЕ ТОЛЬКО В ОДЕССЕ *** ТО, ЧТО ПРОИСХОДИЛО осенью 1941 года в нашем городе, - лишь часть чудовищного преступления оккупантов, только одна сторона Катастрофы в Транснистрии после занятия этой территории войсками королевской Румынии. Чтобы получить представление о масштабах всей Катастрофы здесь, на юге Украины, следует представить себе для начала размеры этого края - между Днестром и Бугом. В самом деле, какие именно из населенных пунктов входили тогда в ведение администрации, учрежденной в августе? Взглянем на карту новообразованной Транснистрии. От ее центра - Одессы - граница тянется в южную сторону и от Овидиополя устремляется вдоль Днестровского лимана к молдавскому пункту Граданицы, минуя другие экзотичные и малоизвестные местности вроде Слободзеи или Григориополя и оставив позади незаслуженно оказавшийся в глуши главный первоначальный центр - Тирасполь, а дальше уходит через другие населенные пункты довоенной Молдавской Автономной республики - Дубоссары и Рыбницу. Там же обрывается земля Одесщины с Ананьевом, Котовском и Балтой, с Любашевкой и ст. Слободка, а выше начинается территория Винниччины - от границы с украинской Кодымой до Могилев- Подольского и Жмеринки и севернее украинского села Саврань. Она же простирается через Бершадь и Ольгополь, Чечельник и Песчанку, Крыжополь, Комаргород и Тульчин до Шаргорода, Копайгорода и Мурафы, до Бара с Печорой - небольшого городка, не обозначенного на энциклопедической карте, но ставшего одним из символов зверского уничтожения евреев всей округи. В пределах этих городов, городков и местечек, сел и маленьких деревень и разыгрались страшные события летом 1941 года - еще в ту пору, как уже говорилось, когда Одесса продолжала бороться, не пуская врага на свои улицы и площади, не отдавая проспекты, скверы и базары в руки висельников и не превращая окрестности в места массовых сжиганий и захоронений. Мне доводилось упоминать об отдельных фактах вражеского вторжения в ту пору на первоначально захваченную территорию, еще не успевшую даже получить чужое наименование "Транснистрия". Рыбница и Ольгополь, кое-какие другие населенные пункты - это были лишь разрозненные примеры того, как туда врывались враги, пусть даже с "песнями и улыбками", как они после снятия портретов советских вождей устанавливали свою власть в лице местных подонков и как принимались "решать еврейский вопрос" - от первых расстрелов в наскоро вырытых рвах и вплоть до загона всех оставшихся евреев в отдельные кварталы, воссоздавая тем самым структуру средневекового гетто. Но массовое уничтожение людей в специально отведенных для этого местах - вроде Богдановки, куда сразу стали загонять часть евреев из Одессы после мытарств у Дальника, - было впереди. А именно это начали оккупанты с наступлением осени, когда и Одесса попала в их руки, - иными словами, когда замкнулись границы Транснистрии не только между Днестром и Бугом, а и с юга - у морского берега, раньше упорно оборонявшегося советскими войсками до их ухода 16 октября из Одессы. Тогда начался период существования Транснистрии в ее завершенном, сложившемся географическом и политическом виде. Или, вернее, в форме резервации для евреев, подлежащих уничтожению, - как местных, так и пригнанных из Бессарабии и Буковины. Что же здесь конкретно происходило, если говорить о ходе этой Катастрофы не только в Одессе? Каков был Холокауст по всей Транснистрии? Судя по книге И. Арада "Холокост", здесь до войны проживало приблизительно 300 тысяч евреев, из которых больше половины приходилось на одну Одессу. Из них не успели эвакуироваться с частями Красной армии 185 тысяч (в том числе половину этого количества составили одесситы), а с сентября-октября к ним добавились оставшиеся в живых бессарабские буковинские евреи - общим числом почти до 120 тысяч, хотя 20 тысяч из них погибли по дороге - от холода и голода, при переправах через Днестр. Таким образом на территории Транснистрии оказалось всего около 300 тысяч евреев. И ясно, какие огромные масштабы должна была принять акция по их уничтожению - как мгновенному, так и путем медленной гибели. О проведении такой операции Ицхак Арад пишет: "Большинство акций по уничтожению проводилось частями СС, состоявшими частично из местных немецких добровольцев (фольксдойче), живших в районах Транснистрии. Вместе с немцами в акциях по уничтожению участвовали румынская жандармерия и местная украинская полиция". Он также приводит цифры погибших в отдельных лагерях уничтожения на протяжении конца 1941 года и первой половины 1942 года, но мы подробно коснемся этой жуткой статистики в последующем - при подробном рассказе о каждом из мест уничтожения. Ограничимся лишь его замечаниями о том, что судьба местных евреев в конце концов была разделена и евреями из Бессарабии и Буковины, хотя последние поначалу и пользовались некоторыми преимуществами: "Тысячи погибали от голода, болезней, холода, тяжелых каторжных работ и издевательств в Транснистрии". Не касаясь пока того, что было с одесскими евреями, уцелевшими от расправ в городе и под Дальником и попавшими впоследствии в лагеря Березовского района, рассмотрим по возможности то, что происходило с жителями остальной части Транснистрии в ту пору - осенью 1941 года. Тогда это румынское губернаторство было разделено на ряд уездов - Балтский, Голтский, Березовский, Очаковский и др. (всего 13) - с соответствующими центрами (в том числе Овидиополем, Тирасполем, Дубоссарами с Рыбницей, Ямполем, Тульчином и Могилевом-Подольским). Уезды, или по-румынски "жудецы", делились, в свою очередь, на волости во главе с "претором", как правило, военным чиновником, а волости - на сельские "коммуны", которыми управляли "примари". Как видно, власти не просто перенесли на эту территорию свою административную систему - из собственно Румынского королевства, а и успели основательно устроиться - в расчете на долгое, если не "вечное" господство. Наиболее задействованным оккупантами по расправам с евреями оказался Балтский уезд. Придя на нашу землю и распоряжаясь на ней, как у себя дома, враги устраивали здесь геноцид, не оставляя еврейского следа в местах, где евреи селились еще много веков назад... О ТОМ, ЧТО БЫЛО В БАЛТЕ И ВОКРУГ НЕЕ - в мелких и крупных населенных пунктах - в ненастную осеннюю пору с дождями и ранними морозами, а затем и с выпавшим обильным снегом, поведали немногие из оставшихся в живых. Это люди, то и дело приходившие в Ассоциацию жертв еврейских гетто и фашистских концлагерей или приславшие в нее свои письменные материалы - от кратких заявлений о принятии в члены этой Ассоциации до пространных воспоминаний, отпечатанных на машинке или записанных нетвердой рукой - явно от недомогания или волнения. Вот что, например, рассказывают бывшие жители Балты, оставшиеся в этом городе к приходу оккупантов. Соня Ароновна Табачник вспоминала, что "когда пришли немцы... всем евреям был дан приказ поселиться на ул. Кузнечной". Эта улица - Кузнечная, а по-новому ул. Ткаченко - упоминается и в других воспоминаниях (Л. С. Рымаря, И. Н. Кошина, Я. С. Кравцова и др.) как одна из тех (вроде ул. Уварова, Синявской и др.), которыми было ограничено пребывание в пределах города еврейского населения Балты. Легко себе представить, в каких условиях скученности и антисанитарии пришлось селиться согнанным отовсюду людям. "Селились в одной комнате по 3-4 человека, - вспоминает та же С. А. Табачник. - Нам удалось поставить одну кровать, и на этой кровати спали, ели и стирали. Мы стали болеть тифом, но все равно спали рядом. Мучила чесотка, дедушка умер". За пределами такой квартиры тоже было тяжело: "Дальше этой улицы, где мы жили, ходить никуда не разрешалось. Нам поменяли деньги на марки по 60 руб. за 1 марку, и надо было успеть поменять в течение двух дней, чтобы потом не отдать по 100 руб. за 1 марку..." Конечно же, люди как-то приспосабливались к этим нелюдским условиям: "Хозяин дома, в котором нас поселили, был токарем по дереву (точил спицы для колес подвод и менял у крестьян на продукты), и я с братом помогали ему в работе в меру сил и возможности, и таким образом мы зарабатывали себе на какое-то пропитание" (Л. С. Рымарь). Но было и хуже - по словам Ильи Наумовича Кошина: "Переселение в гетто происходило в безжалостной форме. Собственный дом и все нажитое в нем пришлось бросить, а из необходимых вещей, которые мы пытались взять с собой, самое лучшее румыны и немцы забирали себе. Все еврейское население, начиная с 14 лет, было мобилизовано на самые тяжелые, грязные работы, за которые практически ничего не платили. Я был мобилизован немцами на тяжелую физическую, недетскую работу, где подвергался зверским издевательствам. Кто только меня ни бил: били немцы, били румыны, били местные полицейские и даже итальянцы, стоявшие в Балте..." Характерно, что такой образ жизни там, в Балте, был официально закреплен, даже как бы торжественно освящен самым высоким авторитетом оккупантов. По словам того же И. Н. Кошина, "удостоверение, выданное всем евреям, было подписано самим губернатором Транснистрии профессором Алексяну. В нем было написано примерно следующее: "Ф. И. О. ______________ является евреем, проживающим в гетто. Если же он окажется вне гетто без уважительных причин, то будет рассматриваться как шпион и расстрелян по законам военного времени". Не говоря уже о том, добавляет он, что "все евреи обязаны были носить на груди и на спине две шестиконечные звезды..." А Яков Семенович Кравцов начинает свои воспоминания об оккупантах в Балте с того, как они ворвались в подвал, где находились прятавшиеся от бомбежки и обстрелов люди, и "приказали всем русским выйти из подвала, а евреям, в том числе и нашей семье, остаться на местах, грозя бросить гранату". После перехода там власти от этих ворвавшихся немцев к румынским военным и было создано гетто, как он уточняет, располагавшееся "на четырех улицах". При этом выясняется, что расселением занималась "еврейская община". Тогда такой признак "цивилизованного" подхода к пресловутому "решению еврейского вопроса", чего не было впоследствии, повторяю, даже в Одессе - центре Транснистрии, казалось бы, поначалу мог как-то обнадеживать людей. Но, продолжает Я. С. Кравцов, "в ноябре 1941 года нас выслали в лагерь в село Балонивка". И вот как проходил такой этап: "В связи с тем, что моему брату было в то время 4 года, нашей семье было определено место на подводе, где мы разместили свои рюкзаки. Ехали мы ночь и день, ибо впереди люди шли пешком под охраной солдат, а в пути тех, кто больше не мог двигаться, расстреливали". На месте же их "разместили в недостроенном свинарнике с открытыми окнами, и в этом помещении лежали на соломе больные тифом. Каждый день выносили мертвецов и хоронили их в заранее раскопанных траншеях". Нужно ли удивляться, что семья после недельного пребывания в таких условиях не выдержала и ночью сбежала - правда, в другое гетто? Но и там самого Кравцова нашла болезнь - тот же тиф, и только через две недели мать вызволила его из инфекционной больницы и на повозке отвезла назад - в Балту. "По дороге ночью сломалось в этой подводе колесо, и мне пришлось спрыгнуть с нее при температуре 41 градус, упав носом на мерзлую землю, и лишь после ремонта колеса мы снова двинулись дальше..." Каково было в Балтском гетто, где пришлось оставаться с семьей до марта 1944 года, когда пришли советские войска, вспоминает находившаяся там Х. Г. Шихман: "В лагере-гетто... нас мучили, издевались над нами, морили голодом и холодом, заставляли носить тяжелые камни. Приходилось есть траву, кору деревьев, кожуру от картошки..." В той обстановке мало помогало и то средство спасения от всего ужаса, о котором рассказывает С. А. Хенкина (Варварецкая): "Мне запомнилась страшная картина: грязь и слякоть на дороге, по которой мы шли из Балты в Липецкое, а по обочинам лежали трупы женщин, детей и стариков. Ощущение безысходности не покидало, но страха у меня еще не было. Вдруг мы услышали выстрелы - навстречу нам бежала женщина и кричала, чтобы мы не шли через лесок, так как там немцы расправляются с евреями. Мы обошли лесок стороной и пришли в Липецкое, где жил, по словам наших бывших соседей, священник Константин Волошанский, с которым они договорились о мое крещении. Дома у этого священника меня и крестили, но я приняла этот обряд за игру, считая все чистым притворством. И все же не вернулись в Балту, а пошли в Котовск, который уже назывался Бирзулой. Несмотря на спасительный документ о крещении, мы продолжали жить в страхе и волнении. Мы с мамой не выходили из дому, не открывали никому двери..." Разумеется, такое существование долго продолжаться не могло, и далее Сабина (она же Софья) Хенкина-Варварецкая поведала целую одиссею своих дальнейших мытарств после того, что оккупанты однажды увели из дому ее мать, а на следующий день полицаи пришли за ней. "Из дому я взяла только флакончик с розовой сулемой, которую мама принесла из лаборатории для себя и для меня и просила меня выпить, если надо мной будут издеваться". К счастью, применить сулему ей не пришлось, но 12-летнюю девочку сперва заперли вместе с другими в подвале, потом увели на вокзал, где встретившиеся немцы в ярости потребовали, чтобы румыны расстреляли приведенных евреев, но те все же не послушались и привезли в Балту, где поселили их в гетто. "Мы жили у старика Левита. Это был очень добрый человек. Так как он был связан с пекарней, то иногда помогал нам с продуктами. Нам не разрешали выходить из комнаты - за нас боялись, чтобы над нами не поиздевались. Очень страшно было по ночам, когда слышались крики и топот, а утром обсуждались - правда, без детей - подробности всяких ужасов". И тут еще одна подробность, которую иначе не назвать, как весьма любопытной и скандальной: "Часто в дом приходили еврейские полицейские, которых я очень боялась. Они собирали деньги, какую-то дань, кому-то за что-то платили. Но детей в это не посвящали..." Являлось ли это продолжением деятельности местной еврейской общины - "юденрата"? И насколько тут было помощи евреям, находившимся в гетто, а не наоборот?! Более того, Хенкина-Варварецкая признает дальше: "Я помню, что над всеми довлел страх ликвидации гетто. Об этом шептались очень часто..." Видно, тамошние условия все же были более сносными, чем нечто другое для евреев? Да, таким был страх после сталинградского поражения немцев: пока были румыны, им платили, и можно было как-то существовать. С приходом же в Балту немцев все знали, что может случиться страшное. О такой же разнице между отношением румын и немцев к евреям в позднюю пору - при отступлении оккупантов - вспоминают и некоторые другие, хоть и из другой местности (вплоть до того, что даже бежали из районов, занятых германскими войсками, - так называемого "райхскомиссариата Украины", - в Транснистрию, пока здесь еще находились румынские власти... Что называется, истина всегда конкретна: оказывается, даже злополучная провинция королевской Румынии иногда казалась спасительной). Но тем не менее, как пишет в своих воспоминаниях Татьяна Владимировна Немировская, "гетто навсегда осталось в сердце страшным воспоминанием и предостережением для всех, чтобы нигде никогда ни с одним ребенком не случилось такое..." Что же именно такое потрясло ее: тогда маленькой девочке не просто виделись во сне от постоянных "спазм голода" заманчивые продукты (хлеб, яблоки...), а и "кирпичная дорожка и крытая автомашина со свастикой, которая приехала за мной". Другой тогдашний малолетка - Александр Борисович Певзнер, переживший и свой этап, и гетто с расстрелами по ночам, и свинарник, откуда он со сверстниками не раз бежал, - был даже доволен, когда "в гетто была образована еврейская община. По утрам приходили разные хозяева - военные и даже помещики, которые подбирали людей на работу, так что за целый день каторжного труда был 1 килограмм хлеба..." Он так и пишет: "Это считалось счастьем. Ведь основным продуктом питания была кукурузная мука, из которой готовили мамалыгу или жондру!" Но, оказывается, иногда не помогала и еврейская община - так это вышло у Гени Моисеевны Хаимской (Лейдерман): несмотря на то, что в такой общине был ее дядя, 70-летний работник по регистрации новоприбывших, ее - после долгих попыток избежать тяжелых работ и поддержки добрых соседей - взяли каратели вместе с разоблаченным партизаном из евреев (Фройка Шимшанович) и вели на расстрел, пока не помешал один из соседей - портной, обшивавший местное начальство... Поистине, смерть так или иначе витала над головами несчастных узников гетто там, в Балте - центре Транснистрии. ------------------------------------------------------------------ Феликс КОХРИХТ * Литеpатуpная запись Владимиpа ГРИДИНА |
