|
||||||||||||||||
| УЛИЦА ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА | ||||||||||||||||
| Илья Ильф с неподдельным интересом вчитывался когда-то в вывески, дверные таблички, квартироуказатели в подворотнях, выискивая колоритные одесские фамилии типа присяжный поверенный Шухер, счетовод Подлог, часовщик Фунт, мадам Цурес или господин Пиствойб-Глиствайб, жительство имевший на старинной улице Земской. Тут и поныне можно лицезреть размером с комнату дворик, мощенный вздыбившимися от времени плитками лавы, деревянные галереи, кружевные ворота с искусно "вплетенным" номером дома, длинное двухэтажное здание бывшей "Киевской" гостиницы на углу Малой Арнаутской. И лишь недавно снесли вконец обветшалый дом N19, где держал когда-то харчевню купец с символичной для его профессии фамилией Рублев - потомок одного из первопоселенцев города. "Не все ли равно о ком говорить, - считал И.А.Бунин, - заслуживает того каждый из живших на земле".
Заслуживает того и каждая улица Одессы, вне всякой зависимости от ее расположения, протяженности, репутации или названия... Старые улицы зачастую обязаны своим названием некогда почитавшимся тут "главными" зданиям: Почтовая, ныне улица Жуковского, - почтовой конторе, услугами коей пользовался еще А.С.Пушкин, Гимназическая - гимназии... Если первенство отходило к другому дому, улицы, случалось, переименовывали, как оно произошло с переулком, название которого восходило к тюремному замку, как называли тогда тюрьму. В действительности же это была группа домов за высоким забором, с трех сторон ограниченная нынешним Пантелеймоновской и Гимназической улицами да Итальянским бульваром, а четвертая обращенная к Тюремной площади, в которую упирался Тюремный переулок. А в истории тюрьмы были самоубийства, казни, счастливые побеги, неудавшиеся подкопы. Здесь повесили народовольца С.Халтурина, отсюда увели на эшафот его единомышленника Д.Лизогуба, тут сидели террористы, разбойники, аферисты, конокрады и казнокрады... Но каковой бы ни была их вина, тюрьма всегда оставалась сосредоточием людской беды, как бы она ни называлась и где бы ни находилась. В юбилейном для Одессы 1894 году тюрьму перевели на дорогу к Люстдорфу, в новый, впрямь схожий с замком, "дом из красного кирпича, к окнам которого по странному капризу архитектора привинчены толстые решетки", как написали о нем И.Ильф и Е.Петров, а старую ее территорию начали застраивать. За четырнадцать месяцев - срок разительный и сегодня - тут построили и в 1899 году освятили спроектированное архитектором Н.К.Толвинским трехэтажное здание Земской управы, ныне занимаемое службами железной дороги. И часы, венчающие его парадный подъезд, н ачали последний отсчет времени Тюремного переулка. Дело в том, что с переносом тюрьмы явственно обозначилась несуразность названий переулка и площади: для приезжего человека Одесса начиналась Тюремной площадью, а известная всему городу и уезду Земская упр ава находилась на стыке этой площади и Тюремного переулка. В обществе всегда есть нечто, без чего не обойтись, но что выпячивать не пристало. И посему, не мудрствуя лукаво, площадь переименовали в Вокзальную, а переулок дополнили кварталом, на котором рас полагалась управа, возвели в ранг улицы и в 1902 году назвали Земской. Задолго до этого, еще в 1886 году, на углу Тюремного переулка и Ново-Рыбной, как именовали Пантелеймоновскую улицу, по проекту Ю.Дмитренко возвели Афонское Андреевское подворье - нарядное здание в духе русского храмового зодчества. Здесь была роскошно отделанная церковь и множество комнат для проезжавших через Одессу паломников в Святую землю, которые и разнесли когда-то известность о гостеприимном подворье по городам и весям. Ныне это обычный жилой дом N 24 и сообразно сентенции Бунина можно вспомнить кв артировавшего тут лет сорок назад В.А.Зубенко. Он преподавал украинский язык, дружил с учениками, жил одиноко. Поговаривали о какой-то его личной трагедии, но он никогда не упоминал о ней, лишь по весне просил десятиклассников: "Вступаете вы в жизнь, так прочитайте "Гранатовый браслет", это о настоящей любви". И светлые глаза его становились грустными. "Блажен, кто познавая женщину, охранен любовью, - писал Ю.Олеша, - блажен, кто начиная мыслить, охранен наставником". Василий Андреевич заботливо выбирал нам в наставники А.И.Куприна, прозу которого К.Паустовский назвал "потоком жизни". В детстве Паустовский по пути в Крым останавливался с родителями на Андреевском подворье, а в 1896 году оно несколько дней было одесским домом А.Грина, когда он шестнадцати лет приехал в наш город, "мечтая сделаться моряком". А потом случится так, что оба они напишут о лейтенанте Шмидте и Земская, к тому времени Красноармейская улица, будет назвала его именем. Но это не более, чем любопытное совпадение, когда властям понадобилась улица в центре города под имя вождя и учителя, бывший Александровский проспект, более двадцати лет носивший имя мятежного лейтенанта, назвали проспектом Сталина. А Красноармейская в 1946 году стала улицей лейтенанта Шмидта, которую краткости ради в различных списках, перечнях да объявлениях с одесской непосредственностью нередко именуют улицей Л.Шмидта, вроде как Левы или Лени. Поневоле приходят на память притворные сетования самозваного сына лейтенанта Шмидта: "Теперь многие не знают имен героев". Сегодня великий комбинатор мог бы прочитать неизвестное ему имя на мраморной доск е, что на стене бывшего Андреевского подворья. Перед революцией в Одессе насчитывалось более ста храмов и молитвенных домов разных конфессий. А на Земской, помимо подворья, была синагога рубальщиков кошерного мяса в доме N 10. Там же помещалось "Общество взаимного вспомоществования евреев-мясопромышле нников" - распространенная тогда общественная форма социальной защиты, которую грядущая власть заменила пресловутыми КВП - кассами взаимопомощи. . ..Как говорят в Одессе, начались "те годы". Земство разогнали, подворье упразднили, синагогу прикрыли. И уцелело на Земской лишь кино "Бомонд" на углу Итальянского бульвара, в котором в 1927 году А.Довженко устроил просмотр своего фильма "Сумка дипкурьер а". Правда, к тому времени "Бомонд" переименовали в "Пролетар", но так его никто не называл, тем более, что переименовывали его раз десять. Это была последняя старая окраинная "киношка" без претензий на респектабельность и чрезмерной роскоши, потому что "сюда ходили смотреть фильму, а не финтифлюшки на стенах", как говаривал дореволюционных времен администратор "Бомонда" В.И.Комберг-Кариотти, с гордостью добавляя: "Но мы приглашали Зингерталя!" Тогда в кино перед сеансами играли оркестры, выступали певцы, чечеточники и куплетисты, среди которых славился маэстро Зингерталь со своим коронным номером "Зингерталь, мой цыпочка, сыграй мине на скри почка". Зингерталь был столь популярен, что в провинции объявлялись его двойники-самозванцы и он ставил на гастрольных афишах "Приехал Лев Маркович Зингерталь настоящий". "Бомонд" начинался тесным тамбуром с окошком кассы, за ним помещалось фойе и слева зрительный зал, стены которого были задрапированы тканью густого синего цвета. Публика вела себя тут свободно, в голос комментировала происходящее на экране, свистом реагир овала на исчезновение звука и смещение рамки... Но для ребят с окрестных улиц "Бомонд" конца 1940-х был вожделенным "культурным центром", где они без разбору смотрели все, что там "крутили", от канонизированного "Чапаева" до трофейных фильмов с не всегда понятными им субтитрами: "Всенепременно, сэр", "Никогда, сэр". "Дядя, что такое сэр?", - спросил я однажды соседа по креслам. "А пускай тебе это будет наплевать, и так поймешь", - не отрываясь от экрана гениально ответил он, преподав мне первый урок одесс кой лексики... Но и "Бомонд" судьба не сохранила - ныне тут заурядная пятиэтажка. Впрочем, типовые строения и раньше не являли собою шедевров архитекторы, но, сохранившись в малочисленности, становились приметой своего времени, подобно дому N15. Это приземистый одноэтажный дом с односкатной же крышей и, как он назывался, высочайше утвержденным фасадом, от чего не становился привлекательней. Но здесь можно было спросить в трактире самовар или "пару чая", сиречь, чайник кипятку и другой - поменьше, с заваркой, подковать в кузнице лошадь, приобрести для нее в лавке овес и тут же скормить его на обширном дворе. А во время оккупации Одессы во дворе базировалась техника и после освобождения города возле дома еще долго стояла брошенная румынами передвиж ная электростанция - синяя стальная громада на мертвых гусеницах, как символ чужой поверженной мощи. Потом ее убрали, но пятнадцать лет спустя на этом же месте... вновь стояла передвижная электростанция, так называемый лихтваген: режиссер Г.Габай снимал тут фильм "Зеленый фургон". А перед съемкой на обращенной в сторону двора стене соседнего дома огромными буквами начертали "Постоялый двор". Надпись потом закрасили и за десятилетия охра настолько въелась в поры ракушняка, что поныне осталась желтым пятном на потемневшей от времени стене с несколькими окошками... Когда-то Л.Утесов исполнял песенку о московских окнах: "Я могу как книги их читать..." Одесские улицы, от Дерибасовской до Земской, можно "читать" будто страницы увлекательнейшей книги, прикасаясь, как писал А.Блок, "к драгоценным подробностям жизни и дух а людей прошедших поколений". ************************************************************ Ростислав АЛЕКСАНДРОВ |
