|
||||||||||||||||
| ПРОХОРОВСКАЯ УЛИЦА
|
||||||||||||||||
| Первоначальное название улицы Тираспольский тракт, появляется на карте города 7 июля 1828 года.
С 1835 года называется Тираспольской дорогой. С 1841 г. - большой мостовой улицей. В 1841 году переименовывается в улицу Прохоровскую. Осип Прохоров был одесским мещанином, который проживал в предместье Молдаванки близ канавы бывшей черты портофранко. Об этом известно из объявления 1839 г. 13 мая 1844 г. улицу переименовывают в Тираспольскую, а с 8 ноября 1856 г. - в Большую Тираспольскую. С 20 июня 1861 года улица уже называется Большая Прохоровская. Вопреки пессимистичным прогнозам, в наш компьютерный век книга еще остается основным носителем информации. А потому со всей ответственностью можно утверждать, что об этой улице знают в Англии, Германии, Италии, Испании, США, Турции, Франции - везде, где переведены книги Исаака Бабеля, который волшебным пером прикоснулся и навсегда оставил на своих страницах "Прохоровскую, чадившую в небо нищим тающим дымом своих кухонь". Здесь жили нищие и бедные, зажиточные и богатые, законопослушные и не совсем, счастливые и не очень. Но каждый так или иначе, как говорил Бабель, "добывал себе пище", благо, работать на Прохоровской было где. Одних только торговых заведений насчитывалось свыше ста. И на их прилавках, полках, в ларях, коробах, ящиках, бочках дожидались покупателей самые разные вещи, предметы, продукты, материалы. Тут продавали сукно из Лодзи и ивановские ситцы, толстенные амбарные книги и тонюсенькие школьные тетрадки, громоздкие комоды, грациозные этажерки и массивные обеденные столы, являвшие собой своего рода "семейный форум", аптекарские товары, поскольку люди везде живут и везде болеют; "бессмертную" зеленую краску, коей испокон веку красили заборчики палисадников на просторных молдаванских дворах, известь, торговлю которой по непрезентабельности товара выносили на окраины… Ходовым товаром считалась вата, использовавшаяся, в частности, для пошива одеял, крытых роскошным малиновым шелком или демократичным синим сатином. И постоянным был спрос на керосин - самый популярный в то время энергоноситель, которым заправляли примуса, чей гул неизменно доминировал в "фонограмме" старых одесских дворов. А в "симфонии" дворовых ароматов отчетливо прослеживался запах жарящейся рыбы, за которой не всегда был резон ходить на "Привоз" или на Алексеевский рынок, когда ее тут же можно было купить в магазине Таланова. Рядом с ним была мясная лавка, отнюдь не единственная на улице, поскольку жители Прохоровской, пусть не каждый день, но этот продукт потребляли, а могучие биндюжники и вовсе не могли себе позволить грешить вегетарианством. В молочные лавки еще на рассвете завозили свежайшие продукты и пекарни к утру уже благоухали свежевыпеченным хлебом. Но, как известно, не хлебом единым жив человек, и в магазине Торгового Дома "Чибисов и Ко" всегда можно было разжиться мукой для украинских галушек, еврейских коржиков, одесских бубликов По всей улице были рассредоточены более двух десятков гастрономических магазинов, в том числе известного на всю Одессу "Товарищества А.К.Дубинина" при его же колбасной фабрике. Работавшие здесь вкладывали в свои изделия столько мастерства и мяса, что еще много лет спустя старожилы вспоминали колбасу "от Дубинина". О качестве макарон, которые выпускал на Прохороровской итальянец Пичинелли, сегодня можно только мечтать и догадываться, и, как писал К.Паустовский, "божественного вкуса" "Бычки в томате" Черноморско-Дунайской консервной фабрики слыли "гастрономической достопримечательностью" Одессы. Она торговала, богатела, строилась и, сообразно этим животворным процессам, что называется, нарасхват шла продукция расположенных на Прохоровской двух фабрик весов, "Венской фабрики несгораемых касс", пяти лесопильных и кирпичного завода Рубинштейна. Не залеживалась на складах и жесть завода Вальтуха, поскольку в то время, при отсутствии синтетических материалов, из нее делали массу нужных вещей: банки для керосина, называвшиеся в Одессе "блацанками", коробки для монпансье кондитерской фабрики братьев Крахмальниковых, бидоны, которыми по утрам гремели во дворах розовощекие молочницы: "Молоко! Кому молоко!?" В присутственных местах, учреждениях, пароходствах, торговых заведениях, конторах нотариусов, прочая и прочая, оттискивали на документах печати штемпельными чернилами фабрики Тартаковского и в аптечных магазинах, будках, киосках при банях продавали мыло завода братьев Гершонович. Подобно тому, как с магазинами соседствовали лавки, рядом с крупными предприятиями располагались десятки мелких ремесленных мастерских различного профиля: бондарные, белошвейные, водопроводные, заготовочные, каретно-кузнечные, колесные, красильные, одеяльно-матрацные, портняжеские, сапожные, слесарно-механические, токарные, шорные, ювелирные… Среди этих "прозаичных" заведений выделялись своей "галантной" специализацией корсетные мастерские мадам Слепак и Штерн, обслуживавшие всех щеголих Молдаванки. И уж совсем экзотичной представлялась мастерская по шлифовке раковин Кантера, где им, поначалу неказистым, придавали товарный вид, превращая в оригинальные пепельницы, изящные безделушки, сувениры, в которых был "упрятан" голосдалеких морей. После того, как в 1904 году предприниматели Готлиб и Розенблит открыли первые стационарные, в отличие от передвижных, иллюзионы, они начали «завоевывать» город и особенно Молдаванку. На одной только Прохоровской улице располагались «Прохоровский иллюзион», «Орел» и «Победа», а помимо этого еще были «Волна» на Степовой, «Гигант» на Старопортофранковской, «Иллюзион» на Болгарской и еще один «Иллюзион» на Колонтаевской, там же — «Океан», «Слон» на Мясоедовской, «Театр Новостей» на Госпитальной — нынешней улице Богдана Хмельницкого... И в каждом иллюзионе непременно имелся тапер. Читателям, которые помоложе, нужно, наверное, пояснить смысл этой, сегодня уже архаичной, профессии. Во время сеанса немого кино тапер, расположившись в зале и поглядывая на экран, играл, чаще всего на фортепиано, фрагменты различных музыкальных произведений, стараясь, чтобы они более-менее соответствовали каждому эпизоду фильма: веселому, грустному, трагичному, драматичному, торжественному... А понаторевшие в своем деле таперы так искусно соединяли эти фрагменты импровизированными вставками, что зрители слышали музыку, будто специально написанную для демонстрируемого фильма. Многие таперы в иллюзионах Молдаванки использовали клезмерские мелодии. «Поверьте, даже на том разбитом «топчане» в иллюзионе «Победа», который и пианино не назовешь, меня хватило бы исполнить мазурку Венявского, полонез Огинского или, скажем, танец Брамса и я таки-да это делал, — говаривал мне когда-то старый тапер Роман Гроссман, — но так же часто я играл и наши еврейские мелодии, потому что их с первых же аккордов «схватывала» публика на Молдаванке, среди которой, сами понимаете, сколько там было евреев!» И случалось так, что над всемирно известными персонажами Чарли Чаплина зрители до слез, до колик в животе хохотали под зажигательную мелодию фрейлехса. Таперы «доиграли свое» аж до появления звуковых фильмов, а организация кинодела в Одессе совершенствовалась постоянно. К примеру, если поначалу хозяева иллюзионов приобретали фильмокопии в собственность, а потому «крутили» их до полного износа пленки и потери зрительского к ним интереса, что наступало значительно раньше, то со временем в городе открылся с десяток контор по прокату фильмов: братьев Бронштейн, Купермана, Маркевича, Ханжонкова... Одной из самых солидных была контора Ишаи-Лейба Спектора, обеспечивавшая иллюзионы последними фильмами производства знаменитой французской фирмы «Пате». Постепенно обустраивались и иллюзионы, приобретая черты настоящих кинотеатров — касса, фойе, зрительный зал, буфет, случалось, и телефон. Но неизменной оставалась эксцентричная, простодушно-свободная в своих эмоциях публика, которой были обязаны своим колоритом иллюзионы Молдаванки. Однажды сотрудники прокатной конторы Спектора, желая оценить реакцию зрителей на поставляемые ими фильмы с целью их наиболее удачного подбора, зашли в популярный на Молдаванке иллюзион «Слон» и, как говорили в Одессе, «об чем они увидели?» Как цирковую арену опилки, пол в зале покрывала лузга, поскольку зрители сидели с бумажными «фунтиками» и дружно лакомились семечками, что не мешало им одновременно проделывать еще массу других вещей. Медленно проходивших по рядам окликали традиционным вопросом «за папу-стекольщика», громко комментировали происходящее на экране: «Тю! Бока, как у Ривкеле с Дальницкой угол Головковской!», «Похож на шмаровоз, а какой хухим, а?», «Тикай отсюдова, шлимазл!», время от времени выдавали «команды» киномеханику: «Крути быстрей!» или, наоборот, «Кто за тебе гонится, кто?!», потому что он крутил ручку аппарата и не всегда «попадал» в те 16 кадров в секунду, которые обеспечивали проекцию в режиме реального времени. «Сольные партии» зрителей звучали на фоне таперской музыки и постоянного ровного шума-шепота-разговора, возникавшего из-за того, что грамотным приходилось вслух читать титры неграмотным. Словом, все было так, как потом отметил в записной книжке Иехиель-Лейб Файнзильберг, он же Илья Ильф: «Он вел себя как в дешевом кино, как в кино «Слон» на Мясоедовской улице». В начале программы «крутили» короткую «видовую» картину — Испания, Греция или, скажем, благословенная земля Палестины, после нее — комическую «короткометражку», зачастую с «королем смеха» Максом Линдером или его учеником и последователем Чарли Чаплином... «Видовую» картину иногда заменяли «феерией» — лентой на сказочные сюжеты, а комическую — очередным номером «Пате-журнала» — всемирной хроники, начинавшейся титром «Пате-журнал» — все видит, все знает». И еще много лет спустя старожилы уважительно называли широко эрудированного по их разумению человека не иначе, как «Пате-журналом». Но «гвоздем» программы были полнометражные фильмы наподобие давно канувшей в небытие «Рабыни греха» или «Вампиров», и такие, оставшиеся в истории кинематографа, как «Отец Сергий» по рассказу Льва Толстого, выпущенный крупнейшим российским кинопредпринимателем-евреем И. Ермольевым... Летом 1911 года демонстрировалась французская лента «Дело Дрейфуса», которая при всем своем тогдашнем несовершенстве являла собой злободневный документ эпохи. А в 1916 году на экранах иллюзионов Молдаванки появилась... сама Молдаванка — в кинематографической версии нашумевшей повести нашего земляка Семена Юшкевича «Улица». Эта «сенсационная драма в 3-х частях», поставленная акционерным Обществом «Дранков и Ко» с участием известных в то время петроградских артистов, сегодня пылится в каком-нибудь киноархиве, что, впрочем, вполне естественно, потому что никакие произведения искусства не устаревают столь стремительно, как большинство кинофильмов. А повесть «Улица» — трагичная история тринадцатилетней девочки Сони из нищей еврейской семьи на Молдаванке недавно была переиздана одесским издательством «Оптимум» и распродана, что называется, в считанные дни. А завершалась программа в иллюзионах «дивертисментом», то есть концертом с участием чечеточников, куплетистов, певцов, музыкантов. В 1910-х годах в иллюзионах Молдаванки играл сбежавший из «Гамбринуса» от слишком уж громкой славы Сашка-скрипач в неизменной своей кепке с лаковым козырьком, его пасынок Моня, пианисты В. Дорфман и Фидман, скрипач В. Тилис, виолончелист Робин, перешедший из ресторана «Неаполь» на Спиридоновской улице, трубач Абрам Кодымер — высокий плотный человек с крупной лепки лицом. И еврейские народные мелодии составляли значительную долю их репертуара наряду с модными тогда польками и вальсами «Соловей», «На сопках Маньчжурии», «Грезы любви», «Разбитая жизнь» и «Амурские волны» — сочинение военного капельмейстера Макса Кюсса с Екатерининской, 1, впоследствии погибшего в Одессе в годы Катастрофы. Музыка, конечно, звучала и на еврейских свадьбах, но они случались не каждый день, а девушку на выданье в винный погреб Бронштейна на Мельничной улице не поведешь и в трактире Шистера на Комитетской с почтенной матерью семейства не появишься. И получалось, что для многих жителей Молдаванки «дивертисменты» в иллюзионах были едва ли ни единственной возможностью послушать «живую» музыку в благопристойной обстановке. И для этого не всегда даже нужно было заходить в иллюзион. Когда-то на Молдаванке было принято прогуливаться вечерами возле иллюзиона, как говорили, на «собачьем бульварчике». Звездное южное небо, уходящие ввысь старые акации, разноцветные лампочки возле входа в иллюзион, яркие, захватывающие дух афиши последнего «супер-фильма — боевика сезона», принаряженные молодые люди, церемонно вышагивающие туда и обратно по тротуару из голубых лавовых плиток, и музыка, выплывающая из приоткрытых дверей «Гиганта» или «Слона». В конце 1900-х годов здесь уверенно, оживленно и прибыльно обосновался новоявленный кинопрокатный бизнес. Вечерами, когда прикрывались магазины, пустели мастерские, затихали заводы, когда хмельной говор доносился из винного погреба Коварского и гремела "машина" в чайном трактире Косенко, гирлянды разноцветных лампочек вспыхивали у дверей иллюзионов "Орел", "Прогресс", "Прохоровский". Там, "под стон убогого рояля", как писал Эдуард Багрицкий, зрители искренне восхищались, дружно хохотали, во весь голос комментировали незамысловатые похождения героев Макса Линдера, Чарли Чаплина, Дугласа Фербенкса и других звезд юного кинематографа… Сегодня на Прохоровской нет ни одного кинотеатра и другая музыка звучит из окон старых домов - как говорится, "новые времена - новые песни". 30 апреля 1920 года улицу называют в честь одного из руководителей январского восстания 1918 г., Александра Васильевича Хворостина. С 19 ноября 1941 года по 14 апреля 1944 года улица снова носит название Прохоровская. Окончательно это название было возвращено 2 июня 1995 г. |
