|
||||||||||||||||
| ОДЕССКИЙ КВН 70-х | ||||||||||||||||
| Старый, добрый КВН начала 70-х. На что таки да был он богат, так
это на знакомства. Как свет лампы, он притягивал всё, что было вокруг. Как Шарапову однажды довелось поручкаться с Манькой-Облигацией, так и нам благодаря КВН довелось пообщаться и с космонавтами, и с министрами, с засекреченными учёными и даже с Первым секретарём ЦК одной, до сих пор дружественной, страны. А поимённый список писателей и творческих работников?! Он бесконечно длинен и безоговорочно приятен! Но бывали знакомства и совершенно иные. Чего таить, они были сочнее, аппетитнее. Они были великолепны своей непредсказуемостью. Одно из таких запомнилось особенно. С ним связано открытие нами, одесскими провинциалами, той стороны московской жизни, каковую всегда величали «купеческой». Причём, величали так не только славянофилы типа Алексея Островского или Аполлона Григорьева. Во всяком случае, однажды я своими глазами увидел её великую замоскворецкую живучесть. И столкнуться с нею довелось, как принято у московского купечества, в обстановке обострённо криминальной. А поскольку всё это «случилось» в самый канун Нового года, то подумалось, что читателям новогоднего номера «Пассажа» эта история может прийтись по вкусу. Началось всё со случайного знакомства. Наш московский друг, кавээнщик и поэт, Витя Майзенберг однажды прямо из аэропорта затащил меня и Валерия Хаита (тогда капитана кавээновской сборной Одессы, а ныне главного редактора весёлого журнала «Фонтан») пообедать в ресторан ВТО, на ту пору самый дешёвый и вкусный. Побывать в актёрском заведении закрытого типа и строгого режима, конечно, льстило. Обед был в разгаре, когда вдруг к нашему столику подошёл какой-то Витин друг. Звали его странно — Йоня. Выглядел он ещё более странно: на вид ему было лет 15, от силы 16, но по тому, как легко он командовал официантами и раздавал чаевые, можно было подумать, что последние двадцать лет он из этих стен не вылезал. Коммуникабельность Йони была фантастической. Через пять минут он уже со всеми выпил на брудершафт, а через десять — с ним хотелось дружить, дружить и дружить, причём, если уж до «классической гробовой доски», то максимально отдалив момент вбивания последнего гвоздя. А тут Витя Майзенберг вспомнил, что наши друзья из команды КВН Московского электролампового завода гуляют в ресторане «Прага» свою победу. Шумной толпой мы все двинули на встречу с этой, несомненно, прекрасной командой КВН. И прекрасной она была в самом заманчивом смысле — это была первая команда КВН, полностью состоящая из девушек. Стояла обычная московская зима. Мерзкий ветер с мокрым снегом дул в лицо, при этом ноги по щиколотку утопали в жидкой столичной грязи. На ум приходили строки песни: «Хорошо на московском просторе», — губы искали слова благодарности её автору, но находили другие слова. И вот мы у «Праги» — бывшего оплота купеческой развесёлой жизни. У входа привычная очередь из 5-6 московских интеллигентов, страстно жаждущих тепла и котлеты. Очередь встретила нас дружно, но не радушно: — Куда? Мы тут уже час стоим! Майзенберг, как мог, попытался объяснить, что у нас там наверху банкет. Но в интеллигенции стали нарастать революционные настроения. Тогда в качестве свидетеля, что банкет — сущая правда, Витя попытался призвать швейцара. На стук в стеклянную дверь швейцар нехотя оторвался от стойки гардероба, где вёл разговор с тремя своими коллегами тоже в золотых швейцарских позументах. Шесть метров мраморного холла он пересекал, кажется, вечность. Боже, как он был похож на Александра ІІІ «Миротворца» в момент пасхального выхода из Кремля в 1891 году! Нет, он не открыл дверь, а только ткнул своей окладистой бородой в Витю, дескать, «чего надо?». Тот всё доходчиво объяснил. Но швейцар даже не ответил, а снова величественно заскользил по мрамору холла, чтобы вернуться к прерванному разговору. Интеллигенция у входа, почувствовав поддержку гегемона, тут же начала выказывать почти физическое недовольство. А один в очках жестом Юрия Долгорукого-основателя, но тоном Юрия Лужкова-мэра даже указал нам, где наше место, — в конец очереди. И тут к рампе вышел Йоня. Вынув из кармана металлический полтинник, он постучал им в венецианское стекло парадного подъезда и поманил пальцем Его сиятельство швейцара. Тот снова поплыл через холл. В кругах интеллигенции раздались уже даже выкрики, по тону напоминающие бубнёж 1905 года, дескать: «Отстоим свои права! Натерпелись!!!». Честно говоря, в нас зрело сомнение: неужели эта точная копия монарха купится на полтинник? Швейцар снова, не открывая двери, упёрся в просителя бородой. Но Йоня сказал: — Отец, дверь открой! Странно, но тот отодвинул задвижку и высунулся в щёлку: — Чего надо? — Дверь открой, — настаивал Йоня. — Или ты боишься? — Я боюсь?! — изумился двухметровый повелитель подъезда и распахнул дверь настежь. И тогда Йоня сделал то, что не укладывалось ни в какие рамки здравого смысла. Он сжал свой маленький кулачок, отвёл его как можно дальше назад и вмазал в рожу ненавистному тирану. Сделал он это справно. Ибо ответственное лицо оказалось тут же в горизонтальном положении. Головой вперёд оно пронеслось по мрамору пола и с грохотом упёрлось макушкой в дубовую стойку гардероба. Йоня же, повернувшись к интеллигенции у входа, на лицах которой враз проступил извечный вопрос: «Что делать?», извинился: — Мы же вам говорили, что у нас праздник! — Об чём речь! — пронеслось по рядам. — Мы и сами видим, что праздник! Между тем гардеробщики и швейцары уже поставили своего товарища на ноги и, сбившись в цельный монолит, стали напоминать нерушимый союз, единственный, который, видимо, никогда не распадётся на нашей одной шестой — «союз русского народа». Чеховские три сестры истошно стремились: «В Москву! В Москву! В Москву!». В нас же всё кричало и умоляло: «Из Москвы! Побыстрее и подальше! Сейчас будут бить!». Но Йоня был неумолим: — Пошли! — скомандовал он и направился к стойке гардероба. А потерпевший, увидев это, стремглав бросился за стойку и стал шарить под ней рукой. Что он искал там среди пальто и макинтошей? Обрезок трубы или молоток? Что же ещё увесистое может быть припасено на такой случай? Но, о, чудо! Мы, одесские провинциалы, не знали Москвы, её нравов и устоев. А это был особенный мир, созданный не фантазией Островского, а жизнью. Рука швейцара, наконец, нащупала, что искала, и он бросился к Йоне. Не мучьте себя версиями. Догадаться, что он сжимал в руке, — нереально. Это была одёжная щётка. Ею он стал старательно чистить Йоню. Когда он закончил, Йоня небрежно положил ему в отороченный золотом карман четвертной и похлопал по плечу. Это был сигнал. Остальные швейцары бросились чистить нас. (глава из книги «КВН нашей памяти») Да, в Москве ещё был жив купеческий дух. И жило ещё в швейцарском сердце слово «хозяин». Его руку чуяли каким-то шестым чувством. По ней тосковала душа. Когда мы поднимались по лестнице в банкетный зал, я тихо спросил Витю Майзенберга: — А кто такой Йоня? — Вор, — честно ответил он. Жаль, что в те далёкие, не «застойные», нет, «смутные» времена хранить великие традиции мы доверили людям столь некупеческой профессии ------------------------------------------------------- «Пассаж» В а л е н т и н К р а п и в а |
